1974 старая пластинка
|
| 1974 СТАРАЯ ПЛАСТИНКА Все постепенно становилось на свои места. С февраля начались репетиции. Правда, у Киндинова вдруг изменились планы, захотелось назад, на родину сала... И на его место логично вписался пришедший из армии Ростислав Гепп. Борю институт обещал отпустить только после практики, то есть осенью, а пока появился временный барабанщик — веселый бабник Женька Сметанников. Ведущий у нас уже был на примете — институтский приятель Саша Фриш. Шкодник и балагур, родом из Еманжелинска, он был сыном клоуна, сам впоследствии стал профессиональным коверным. Новеллы его кумира — Леонида Енгибарова — очень удачно вписывались в сценарии концерта, которые мы часто писали вместе. Конечно, сдавали мы программу партийным боссам «прилизанную» во всех отношениях, прятали кудри... Палочкой-выручалочкой стала русская песня. Во-первых, она была вне политики. А во-вторых, в ней я чувствовал себя, как рыба в воде. Как художник, которому дали в руки любимые краски. 8 мая 1974 года — первое боевое крещение во Дворце спорта «Юность». Аншлаг. Успех. Первые выездные гастроли — Магнитогорск. И вот он, долгожданный момент! Директор филармонии Петр Семенович Крам вызывает на ковер, уже не в тревожном смысле, и загадочно улыбается: «Готовься, впереди Москва! Летом — гастроли, осенью — конкурс, теперь уже с официальным статусом — Пятый Всесоюзный конкурс артистов эстрады под эгидой Министерства культуры СССР. Он проводился, как Олимпиада, раз в четыре года, на прошлом, в 70-м, лауреатами стали «Орэра» и «Песпяры». В июне в Парке имени Горького состоялось большое театрализованное музыкальное шоу «Песни московских улиц», где очень пригодилась моя новая аранжировка старой утесовской «Песенки старого извозчика». Такой огромной сцены я еще не видел! По ней ездили машины, мотоциклы, гоняли лошадок. На одном из концертов случился казус. Ведущая Марина Полбенцева, артистка кино, приехав в карете, вышла поздороваться с публикой. И после приветствия должна была удалиться тем же путем. Но в то время, когда Мариночка рассыпала комплименты публике, лошадка как-то замерла и стала поднимать хвостик... Увидев это, режиссер из кулис заорал кучеру: «Гони ее!» — и через три секунды, чуть не задев нескольких артистов, коняшка оставила о себе большую «память» прямо у режиссерского пульта... Меня особенно поразил прекрасный номер мотоцикла с коляской, который ездил сам, без водителя, поворачивал, тормозил... Мы подумали: навороченная японская техника, наверняка он радиоуправляемый! После номера мотоцикл приехал за кулисы, и из коляски вылез... ма-а-а-ленький горбатый мужичок-инвалид (!). После этого мы хохотали, наверное, громче, чем зрители! Но я хочу вернуться к тому, что было раньше, на репетицию, потому как речь пойдет о знакомстве с великой артисткой, коей она тогда еще не была... Мои музыканты очень любили карты и, как всегда, «рубились» в свободное время. Вот и сейчас, до нашего выхода где-то час, и они «ударились» в «преф». Я остался в зале. «Москвичи», на сцену! — услышал я команду режиссера. — Аллочка, пой в центральный!..» Выходит худенькая остроно-сенькая певица в длинном, облегающем, зеленом платье, копна рыжих волос. Квартет заиграл что-то балалаечное и она запела: «Лодочка плывет, а рядом бережок, не пришел ко мне любимый мой дружок...» «Клёвый тембр!» — подумал я про себя. Вторую песню солистка пела в черном цилиндре. Здесь она «открыла» связки, пошла по сцене, пританцовывая, руки свободно летали... Я обалдел! Певица западного кабаре! Я прибежал к картежникам: «Мужики, классная баба! Пойдем, послушаем!» В ответ: «А кто такая?» «Пугачева, вроде», — говорю. Кто-то выдал: «Спроси, она — не внучка Емельяна?» — и все захохотали. Потом, на концерте, я буквально впивался взглядом в эту даму. Она мне показалась такой светской и недоступной! Огромный спортзал, где мы переодевались, была большой общей костюмерной, там мы быстро познакомились, и я увидел, что она довольно проста в общении. В разговоре понял, что ей ужасно не везет. После песенки про робота вроде бы попала в поле зрения администраторов, но те, как многим, предлагали интим и дорогу в большое искусство, однако упертая Алла сказала: «Спасибо, как-нибудь сама...» А сейчас вынуждена зарабатывать на хлеб в дуэте с Яковом Слободкиным. Она спросила: «Вы участвуете в конкурсе в октябре?» — «Да», — говорю. «Вот там и продолжим...» К сентябрю, наконец, вернулся Каплун и — вот он, сильнейший «звездный» состав, который 15 лет будет неизменным, — ^ Перед самим конкурсом в газете «Правда» прочел статью под крупным заголовком «САМОЦВЕТЫ», объемом полгазетной страницы! Такой чести не был удостоен доселе ни один ансамбль! Эта была своего рода «психическая атака», давление на публику: мол, вот такой должна быть молодежная музыка! Мы были другого мнения... На жеребьевку «Самоцветы» не явились, объясняя это «утомительным» возвращением из... Болгарии. Вскрыв последний конверт, жюри объявило их номер — он был завершающим! Я по алфавиту оказался первым, кто берет «счастливый билет» (имелось в виду название ансамбля). Десятый номер — это было как раз посредине. Когда я увидел членов жюри, честно говоря, испытал трепет: Кобзон, Силантьев, Великанова, Утесов, Богословский! Конкурс проходил в стареньком ДК им. Зуева по нескольким эстрадным жанрам. С юмором все в порядке было у Гены Хазанова, он победил.  ^ в ранге профессионалов. Слева направо: В. Ярушин, Е. Сметанников, Л. Гуров, А. Фриш, С. Антонов, Р. Гепп, С. Шариков. 8 мая 1974 г. А вот с солистами было черте что... Мужской и женский вокал смешали в кучу, а предпочтение отдавалось сначала гражданственности, а потом музыкальности певцов. Я ужасно переживал за Аллочку, что же она может противопоставить этим партийным «прихвостням»? В первом туре она сделала очень умный ход — спела песню члена жюри Никиты Богословского «Ермолова с чистых прудов». Песня — так себе, но пришлось «заламывать руки» — ваять образ, что с успехом она и сделала. Я решил не раскрывать карты в начальном выступлении. «Обращение к России», «Тишина» и «Лебедушка», которую, кстати, похвалил Богословский в «Литературке», дали нам огромные шансы: мы неожиданно получили все высшие баллы, шестерки! Сразу после первого тура «подвалил» к Никите Владимировичу, познакомились. Сначала он как бы пожурил: «Будьте осторожны со своими "самопальными" песнями», потом: «Вообще-то все довольны, но не расслабляться, второй тур — самый "ударный", обязательно спойте "Отдавали мо-лоду"».  ^ «Самоцветы» завершали первый тур. И тут случилась трагикомедия Задумка у них была крутая: под фонограмму: «Мой адрес — Советский союз» они должны были стекаться из разных кулис, а овации должны были сопровождать их выход. Но удлинитель, в розетку которого был воткнут шнур от магнитофона, предательски забарахлил, и зрители услышали на низкой скорости: «Мо-у-ой а-а-дри-ие-еэ-эс ни-и-э-э ду-у-о-ом...» Вдруг кто-то пнул розетку и стало нормально, через две секунды опять запел какой-то «монстр»... Так было раза четыре, пока кто-то из-за кулис не заорал: «Выключи на хрен!..» Но было поздно: зал укатывался со смеху! Тут, наверное, и Хазанов бы позавидовал... На третьем туре в зале сидел наш «засланный казачок» из Челябинска, который внимательно следил за реакцией жюри. Во время нашей «Отдавали молоду» Никита Богословский все время тыкал сидящего рядом Утесова, мол, смотри — это мои!.. А когда Боря в конце запел: «Ма-али-на-а-а...» — Леонид Осипович стукнул по коленке и вскрикнул: «Ух, ты!..» До пол-второго ночи заседало жюри. Назревала та же сенсация, что и в Латвии, а здесь еще похлеще: шутка ли — Москва могла стоять на втором месте... Эту ситуацию разрешил еще один московский ансамбль «Поющие сердца» Виктора Векштейна, который и по политическим мотивам, и по более сложной программе, чем «Самоцветы», был как бы способен разделить первую премию с «Ариэлем», который, безусловно, стал открытием конкурса. Не забуду этого ночного ожидания в фойе Театра эстрады. Но когда из 13-й комнаты вышел Кобзон, куда-то пошел быстро и, проходя мимо, хлопнул меня по макушке: «С тебя — коньяк!», я понял — это победа! За Пугачеву я переживал, как за самого себя! Тем более что за кулисами во время конкурса у нас родилась идея, сейчас даже не вспомню, кто ее подал первым. Мы с Аллой вдруг решили выступать вместе! Аккомпанировать ей первое отделение, а свою сольную программу петь во втором... Все это были эмоции! Узнаю: Аллочка — третья, я — в трансе! А та — веселая: «Ну и что! Все равно ведь — лауреатка!» И добавила: «Вот увидишь, Валерка, как я всем этим "гадам" буду мстить!» Забегая вперед, скажу, что совместный проект у нас так и не получился. Сразу после конкурса ей сделали массу предложений, и она, позвонив мне в Челябинск, в мягкой форме, отказала. Я даже не обиделся: наверное, этому не суждено было сбыться. В ней я увидел огромный потенциал и певицы и актрисы, которой нужен был особый статус! И потом, при редких встречах, мы с улыбкой вспоминаем эти взбалмошные времена... Тогда я стал перебирать в памяти все перипетии выступлений, и у меня постоянно маячила эта цифра — 13... Тринадцатого мы приехали на конкурс, в каждом туре работали по 13 минут, жили в 13-м корпусе гостиницы «Заря», и этот выход Иосифа Давыдовича из комнаты номер 13, и поезд Челябинск—Москва номер 13... Конечно же, после триумфа помчался с шампанским к Никите Богословскому. Сидим, беседуем... Вдруг звонок. Никита Владимирович с кем-то говорит, потом объявляет: «А ты знаешь, он у меня». Я подумал: кто это, мы же вдвоем, я никому его телефон не давал... И, обращаясь ко мне: «Возьми трубку, тебя Леонид Осипович просит!» Телефон у меня в руках дрожал, а там — до боли знакомый голос Утесова: «Валерий, я вас поздравляю, это было великолепно, передайте большой привет ребятам!» Можете себе представить мое состояние на тот момент! И тут Богословский рассказал, как он услышал «Ариэль». ^ Однажды, проходя по коридорам ЦТ, его окликнул Чермен Касаев, тогдашний главный музредактор: «Никита, хочешь послушать хороший ансамбль?» После отказа, что, мол, ему некогда, все-таки усадил Богословского в кресло и включил две песни в нашем исполнении — «Лебедушку» и «Отдавали молоду». По его словам, он настолько заслушался, что до конца исполнения не проронил ни слова... Все, что его интересовало тогда, это лишь название города, и он, поблагодарив Чермена, ушел. По его словам, он был просто уверен, что мы — филармоническая «бригада» и что у нас не может быть плохо... Так Никита Владимирович, собственной пер-  соной, не подозревая, развернул судьбу ансамбля «Ариэль» в успешную сторону! В Челябинске нас ждала эйфория! Кто-то приволок к трапу самолета духовой оркестр, газеты взахлеб смаковали подробности конкурса. Прием в обкоме партии был прямой противоположностью «матерному раздолбону» двумя годами раньше. Впервые в жизни я встретился с жутким лицемерием, исходившим от тех людей, которые поносили нас тогда. Причем этот успех был изощренно преподнесен, как «следствие исправления идейной направленности коллектива», хотя никакого «исправления» в репертуаре я не делал, идиотизм какой-то! Срочные гастроли лауреатов в Челябинске осенью 1974 года были беспрецедентны: 26 дней по два концерта в день, в воскресенье — по три, при полных аншлагах! Но, несмотря на такой успех, наше телевизионное изображение часто «вырезали». Видимо, велика была инерция неприятия нашего жанра в верхах! «Масла в огонь» нашей популярности подлила «Песенка старого извозчика» Никиты Богословского. Как-то Сергей Шариков принес на репетицию древний диск с Утесовым. Поставили мы его и начали ухахатываться! Местах в четырех он «заедал», смешно перескакивая. И вдруг у меня родилась идея, ее я подсмотрел на выступлении челябинского бардовского квартета «Чернильные кляксы» Миши Вейцкина. Тогда они «экспериментировали» с «Одинокой гармонью» Мокроусова. Я предложил такое «заедание» сделать с утесовской песней. Мои музыканты сразу как-то усомнились. Но я ведь упертый! Долго мы репетировали эти перескакивания, однако было очень правдоподобно. Фриш даже придумал клоунский трюк: вытаскивал на сцену старый патефон, заводил ручкой пружину и сидел, слушал... А в конце как бы нечаянно ронял головку с иглой на пистон с порохом и патефон взрывался! Было очень смешно, но у пожарников на этот счет чувство юмора отсутствовало, и, заплатив несколько штрафов, мы отказались от этой затеи. Но и без пиротехники публика сразу восприняла песню на «стон»! Но возникли проблемы с записью ее на большой диск. Я предполагал, что купившие пластинку будут недоумевать. На фирме грамзаписи мою тревогу не восприняли всерьез, а напрасно. Произошло следующее: те зрители, которые не видели наш трюк на сцене, подумали, что это... брак фирмы «Мелодия», и пачками стали возвращать товар в магазин!.. Только после того, как песню увидели, именно увидели на новогоднем огоньке, поняли, что это «прикол», и все успокоились... В то время популярность Богословского была просто сумасшедшей. И по художественным и по политическим соображениям он имел колоссальный вес. И, чтобы наша дружба не затухала, мы как-то отправились к нему в гости с тремя бутылками шампанского. Обстановка нас, конечно, «давила». Все — по «высшему пилотажу» старинное, включая канделябры. В середине комнаты — рояль, на стенах картины Жана Марэ, фото Никиты с Мишелем Леграном. Сам Богословский не выпускал изо рта сигарету. «Чем же вас удивить?» — сказал он и задумался. Потом ушел в соседнюю комнату и вернулся с маленьким тряпичным мешочком. «Ну, это мы знаем, — сказал кто-то, — это смех!» Никита Владимирович включил какую-то кнопку, и из мешочка раздался не смех, а плач... Мы захохотали. Потом: «Сережа, выйди из комнаты, я тебя позову!..» Серега вышел, а Богословский положил на антоновское кресло какую-то резиновую игрушку-рыбку и прикрыл ковриком. «Заходи, Антоша (так мы звали Серегу Антонова), садись!» Тот, ничего не подозревая, сел, и на всю комнату раздался его громкий пук\ «А вот это вы знаете?..» — с этими словами он стал ходить около сидящих и трясти авторучкой, словно хотел заставить ручку писать. Оказавшись рядом со Стасом, который пижонисто восседал в белом вязаном свитере, вдруг стряхнул на него крупную кляксу. Стае «прибалдел»: «Никита Владимирович, жена только связала!..» — «Сиди, — буркнул Богословский, — сейчас исчезнет...» И в самом деле — минут через двадцать пятна как ни бывало! Видимо, какой-то особый состав чернил. После этого хозяин поведал забавную историю, связанную с этой авторучкой: «Как-то Марк Фрадкин, мой друг-композитор, попросил меня: "Никита, дай твою хохму с чернилами. Я завтра иду в посольство Германии. Немцы же любят шутки!" Я ему дал эту авторучку, только заправил... натуральными чернилами... Начался званый ужин. Все выпили, Ну, и, естественно, надо же отличиться! Марк раскраснелся: "Сейчас я вам хохму покажу!" Вытаскивает авторучку и с размаху стряхивает кляксу на светло-кремовый пиджак посла Германии. Видя его испуганный вид, с заискивающей улыбкой продолжает: "Щщас ищщезнет, цванцишь минут и... капут!.. Ферштейн?" Но ни через двадцать, ни через тридцать, и ни через час пятно не только не исчезло, а стало еще больше! Фрадкин со страха трезвел на глазах, и к слову "ферштейн" надо было добавлять... "нихт"... Короче, чтобы замять скандал, Марку пришлось валютой заплатить за испорченный пиджак». После этого он год с Никитой не разговаривал... Дальше мне хочется рассказать о Богословском от лица рассказчика, так как следующие истории были поведаны его старым другом Оскаром Фельц-маном. Их можно читать, как анекдоты, но очень правдивые, потому что их я слышал от разных людей потом не раз. ...37-й год, репрессии. Никто не знал, что может произойти с каждым в любую минуту. НКВД забирал самых лучших неожиданно, без предъявления каких-либо обвинений. После этого, как правило, опечатывали квартиры. Над Богословским решили подшутить. Дождались, когда того не было дома, взяли кусок проволоки, медный пятак и плоскогубцами сдавили его так, что он стал похож на пломбу. Никита в прекрасном настроении, насвистывая, поднимался по лестнице. Вдруг, увидев торчащий кусок проволоки, похолодел... Ищут!.. С какой скоростью он выбежал из подъезда, он уже не помнил. Очнулся в стоге сена... А в Москве его действительно искали! Объявили всесоюзный розыск: пропал известный композитор! Ровно месяц тот скрывался в сарае, пил молочко, которым его поила бабушка в убогой деревне. Выяснив, что это проделки Марка, его закадычного «врага», решил отомстить по-своему. Произошло это, когда Фрадкин только что купил наимоднейший автомобиль «Победа» и «по блату» поставил во дворе жестяную коробку-гараж. Ночью к дому Никита подогнал автокран, зацепил его тросами и аккуратно увез эту «коробочку» к нему же, на загородную дачу. Проснувшись утром, Марк первым делом взирал в окно, видел, как обычно, свою железную избушку. По привычке, потянувшись и зевнув, он вдруг остался в той же позе... Рот от удивления не закрывался... Машина сиротливо стояла у подъезда, а от гаража не осталось даже мятой травы... Рука потянулась к телефону, и через 15 минут милиция составляла протокол. Среди вопросов задали такой: не пил ли он вчера чего-нибудь крепкого? Фрадкин так в ответ посмотрел, что милиция быстренько приступила к прочесыванию окрестностей. Естественно, заглянув на дачу и обнаружив гараж там стоящим как ни в чем не бывало, стала заполнять другой протокол. Все кончилось мирным походом к психиатру, но «счет» оставался все время в пользу Никиты... И он не останавливался. В те времена финская банька-сауна была в жутком дефиците. Ею пользовались только избранные, и то с разрешения какого-нибудь руководства. Друзья-композиторы упрашивали Никиту, мол, договорись с кем нужно, мы в долгу не останемся. И вот Богословский в один прекрасный день собрал троих и говорит: «Собирайтесь, есть одно дефицитное время — два часа дня. Остальное все забито! Есть одна подпольная банька, только — молчок!» Коллеги быстро смотались за шайками-лейками, взяли венички и — в Никитину машину! Подъехали с тыла — обшарпанное здание, пожарная лестница. Но, вспомнив, что это — секретный объект, отнеслись ко всему с пониманием. Поднявшись на третий этаж, попали сразу в «предбанник» с вешалкой. Никита предупредил: «Там пар — 100 градусов, поэтому дверь надо закрывать быстро и плотно!» Все радостно кивнули, и с шутками, прибаутками трое голых мужиков залетели за дверь. ...Приемная комиссия не могла понять, почему в музыкальном конкурсе участвуют обнаженные драматические актеры, изображающие римских легионеров с шайками на сцене... Причем актеры были безумно похожи на их коллег... А эти трое, бегая по сцене, с обезумевшими лицами долбились в дверь, которая с той стороны была закрыта на щеколду, а по лестнице раздавался шум убегающих ног и знаменитый Никитин свист: «Легко на сердце от песни веселой!..» Ничего не скажешь, жестокие шуточки. Но так было, так они шутили и при этом оставались настоящими друзьями. В этом счастливом году отпраздновали две свадьбы, одну в апреле у Каплуна, вторую в ноябре — у меня. «Окольцевался» я с Ольгой — студенткой нашего музучилища, пианисткой, поэтому свадьба была музыкальной. Как всегда, чудил Саша Фриш. Раздобыв где-то на мясокомбинате телегу с лошадью и кучером, пригнал ее к дворцу бракосочетания. На нее взгромоздился импровизированный духовой оркестр с каплунской скрипкой и, вместе с молодыми, эта «кавалькада» двинулась на проспект имени Ленина! Милиция, конечно, нас туда не пустила, но пошокировать прохожих мы успели... |
Похожие:
 | Песня старого извозчика (старая пластинка) | | В сегодняшний состав виа "Акварели" п\у Дмитрия Иванова вошли Официальной датой рождения считаеться 1974 год, в этом году выходит первая пластинка виа"Акварели" п/у Александра Тартаковского в... |
| Электр һђм магнетизм темасына тђҗрибђ Чүкеч белән магнит арасына нечкә җепкә кечкенә (10-20мм лы)тимер пластинка (калай) эләбез.Әгәр пластинка чүкечкә якынрак торса, аңа... | | Мамина пластинка |
| Ты не старая мама | | В. П. «Старая крепость» |
| Старая метла | | Таполя старая стаяла |
| "Мелодия" №4'1988 (мозаика) Вторая пластинка «Мозаики» дает повод для серьезного разговора о дальнейших творческих перспективах, планах этого интересного московского... | | Красногвардейский узел почтовой связи Ссср образца 1974 года на паспорт гражданина рф, в отделениях почтовой связи с 1 июля 2004 года при предъявлении паспорта образца... |